Утка с яблоками

На столе была голубая клеенка с желтыми цветочками. Все порезы и дырки в клеенке заштопывались клейкой лентой снизу. Поменяли клеенку только после того, как я оставила на столе ватку с ацетоном. Я получила звонкий подзатыльник, а стол – новую клеенку, коричневую.

В тот вечер клеенка еще была голубая. Вытирая ее влажной марлевой тряпкой, я предвкушала время ужина. Это было совсем необычно, ждать ужина. Обычно, мы просто ели, потому что нужно было есть. Мама что-то готовила, потому что нужно было нас покормить. Кухни в доме не было, как не было ни ванной, ни туалета с унитазом. Был длинный коридор с маленьким столом, уныло прикрывающим тазы и кастрюли, старой газовой плитой, деревяным умывальником с ведром за желтой дверцей, и выцветшими кусками потертого халава (ковра без ворса) на цементном полу, который нужно было подметать каждое утро.

В шесть вечера стучал в ворота папа, я молча открывала железную щеколду, он молча шел к умывальнику, первым делом проверяя ведро за дверцей, мыл руки, проходил в комнату, садился за стол, и мы начинали ужинать.

Ужины можно было разделить на три категории, прямо пропорциональные количеству мяса в еде. В первой категории мяса не было совсем: лаваш хлеба и чашка салата из помидоров и огурцов с огорода, сковорода кусруба из тушеных помидоров и картошки, кастрюля хинкала на воде с уксусно-чесночной или яичной подливкой. Во вторую категорию добавлялся кусок мяса из закромов морозилки: в хинкальный бульон попадал окорочок, в борщ – коровья косточка, в кусруб – куриные потроха. Третья категория была самая мясная, самая редкая и самая любимая, хоть папа и возмущался, что мама переводит так слишком много мяса: тут и пельмени, и цикабы, и голубцы, и долма, и даже шашлык, но только для особых гостей.

Ужин в тот вечер был сам по себе новой категорией.

В четыре часа пришла с работы мама, и прямо в воротах просияла незнакомой мне хулиганской улыбкой.

– Утку купила! На работе продавали, все покупали, и я взяла. Запечем сегодня. С яблоками!

Хотелось броситься к ней на шею и целовать ее впалые мягкие щеки, но я сдержалась.

– Иди принеси с чердака яблоки. Пять штук.

– Пять? Это же мало?

– Нормально, а то ваш папа меня совсем убьет.

В этом я не сомневалась. Если бы папа готовил ужины, то одной курицей он кормил бы нас неделю. Целая курица запекалась только на наши дни рождения и на Новый год.

А тут утка! И никаких праздников.

Я побежала на чердак, и чувствуя всю свалившуюся на меня ответственность, стала долго выбирать самые большие и красивые яблоки. И тут меня осенило! Следующий День рождения у меня, а значит утиная попка достанется мне. Птичий зад в нашей семье считался большим деликатессом и доставался всегда имениннику. В голове моей уже ароматно дымилась картинка с большой румяной уткой, обложенной запеченными яблоками. «Прямо как в “Том и Джери”», – мечтательно подумала я и сглотнула.

Вернулись со школы сестры, и дом наполнился незнакомыми нам ранее разговорами об ужине: чем смазывать утку, как резать яблоки, как долго запекать. Мы все чувствовали, что мама впервые готовила не просто, чтобы нас накормить, а потому что одна мысль, что она может сейчас запечь эту утку целиком в духовке, да еще и с яблоками, приносила ей какое-то особенное удовольствие. Может быть, мама тоже представляла картинку из “Том и Джери”.

В сладостном заговорщическом ожидании, мы смотрели, как мама тщательно протирает жирную утиную тушку солью с чесноком, разрезает ее вдоль грудинки, ласково прижимает к сковороде и обкладывает кусочками яблок.

В шесть часов раздался знакомый стук в ворота, я открыла дверь, предварительно опустошив ведро под умывальником, и побежала накрывать на стол. Это было тоже удивительно – накрывать на стол. Обычно, общее блюдо с едой просто ставилось в центр стола, доставались вилки, лаваш хлеба и соленые помидоры. Каждый из нас брал вилку, надевал на нее кусок хлеба и запускал в сковороду. Никаких ножей, стаканов, салфеток или индивидуальных тарелок. Но утку с яблоками нельзя было так есть! И я побежала в зал и бережно достала из трельяжа мамин свадебный сервиз с вишенками.

– А сервиз-то зачем? – удивилась мама и тут же звонко рассмеялась, как только она умела. Мы обе знали зачем.

В комнату вошел папа и вместо привычных криков спокойно спросил:

 – Что, отмечаем что-то?

 – У нас утка с яблоками! – радостно крикнула я и быстра уселась за стол.

 – Что за утка? – уже не так спокойно спросил папа.

 – Хадижат с работы продавала. Все брали, и я взяла, – скороговоркой ответила мама и через секунду внесла в комнату сковороду с нашей долгожданной уткой.

Папа облизнулся, откашлялся и тихо сказал:

– Наши там передали, что майскую зарплату в среду дадут, – и наконец, улыбнулся.

– Можно мне попку! – улучив удачный момент, крикнула я. – У меня День рождения через месяц!

И вдруг в ворота постучали.

– Нашли время! Зюма, иди открой! – фыркнул папа.

Пока Зюма шла открывать двери, я тихо молилась, чтобы это была одна из наших подружек, которая забыла, какое домашнее задание дали в школе, или соседка, договаривающаяся с мамой, когда ей приходить на уколы, или цыгане…

– Здрасьте, – тихо сказала Зюма.

– Салам-алейкум! Отец дома? – ответил мужской голос.

– Щас позову, – и через секунду Зюмина голова высунулась в дверях и недовольно шикнула:

– Пап, к тебе Чаплин пришел.

Не успел папа подняться со стула, как дверь за Зюмой широко открылась, и в комнату вошел улыбающийся Чаплин. Он мельком посмотрел на стол, громко сглотнул слюну и сел на стул, быстро принесенным мамой из другой комнаты. Мои молитвы не помогли.

Настоящее имя Чаплина никто особо не знал (может Рамазан, может Айдамир, может Ханмирза), в нашей семье он был просто Чаплином. Жил он через четыре дома от нас, имел молчаливую ткущую ковры жену, трое белобрысых сыновей-погодок, костлявую корову и непостоянные заработки в Краснодаре. Общались мы с ним редко, точнее с его женой, только когда нужно было попросить закваску для маса.

Но в нашем доме Чаплина вспоминали часто благодаря любимой игре в шарады, где нужно было без слов показать родственника, соседа или другого знакомого нам человека. У Мумы всегда поразительно точно получалось показать его чаплинскую походку с быстрыми короткими шажками в сторону.

Папа с мамой стали обсуждать что-то с Чаплиным по-табасарански. Ничего не понимая, я шепнула Сане:

– Что говорят?

– По-моему, насос для колодца хочет у нас одолжить, – так же тихо ответила Саня.

– Блин, – только и могла сказать я, потому что увидела, как мама отделила от утки две ножки и положила одну ножку папе и вторую – с моей попкой! – Чаплину.

Пока я недовольно грызла утиное крылышко, Чаплин быстро обгладал ножку, и не раздумывая, согласился на мамино предложение о добавке. После поглощения грудки и всех оставшихся яблок, Чаплин шумно выпил чай с инжировым вареньем, прошелся с папой по нашему огороду, упаковал злосчастный насос и, наконец, пошел к воротам, шумно выковыривая длинным ногтем мизинца кусочки еды из зубов.

Вечером все были заняты своими делами. Мама с папой сидели на разных концах дивана и смотрели новости по телевизору, а мы сидели за обеденным столом в той же комнате и делали домашние задания на голубой клеенке. Никто не говорил ни про Чаплина, ни про утку.

Перед сном я расстелила свой матрас на полу, легла под одеяло и с надеждой стала ждать, что Зюма скажет что-нибудь веселое, а не заснет быстрее меня, как обычно. Зюма предательски молчала, но, к счастью, с соседней кровати послышалось шушуканье.

– Теперь он будет думать, что мы миллионеры, раз у нас такие ужины, – смеясь, сказала Мума.

– Завтра всей семьей придут, – ответила Саня.

– Нужно шашлык из красняка сделать! – прыснула я.

– Нет, лучше целого барашка запечь! – оживилась Зюма.

Вдруг дверь в комнату резко открылась:

– А ну ка быстро спать! Чтобы ни звука! – крикнула мама и ушла, оставив дверь открытой.

Смешки в комнате заменились скрипом кроватей, почесыванием ног, вздохами, прихлопываниями комаров и, наконец, тишиной. Я долго лежала с открытыми глазами и не могла заснуть.

– Зюм? Зюм? Как думаешь, утиная попка вкуснее куриной? – шепнула я и услышала в ответ только тихое посапывание.